Предыдущая   На главную   Содержание
 
"Пари Матч" за март 1978 год
 
Его последняя большая любовь не продлилась и двух лет.
На парижском мосту – двое влюблённых.
 
  
 

Это было счастливое время для Клода и Кэтлин, которую он называл «моя сладенькая».
Он спешил просить руки Кэтлин у её матери.
Она станет его последней любовью: её звали Кэтлин, и она была американка. Их встреча произошла на борту Боуинга 707, на огромной высоте над Атлантическим океаном, между Нью-Йорком и Парижем. За два года до этого, Клод Франсуа уже разошёлся с Изабель, матерью его двух сыновей. Изабель переехала в Канны с Коко и Марком. После этого разрыва, Клод попытался завязать любовный роман с Элен, затем Соней. Но когда он увидел Кэтлин,в самолёте Пан Американ, он понял, что на этот раз встретил большую любовь всей своей жизни. Она сопровождала его всюду, проявляя мудрую скромность. Её спокойствие, её сдержанность, её самообладание стали легендой. Клод частенько был подвержен тому, что он называл « большой яростью». Особенно, когда обессиленный после выступления, изнуряющего его пения под слепящим светом прожекторов, он покидал сцену, на грани нервного срыва. В этом состоянии ему частенько случалось толкать и задевать кого-то из своего окружения. Только Кэтлин умела его успокаивать. Даже одним своим присутствием. Своей улыбкой. Для него она отказалась от того, что Клод называл «ужасной американской кухней». Она готовила ему блюда из неаполитанской кухни, которые он обожал. Когда случалось, что она не могла сопровождать его на гастролях, Клод ел, что попало. Когда они вновь встречались, в Мулене Даннемуа, или на бульваре Эксельман, он говорил: « Наконец – то я вновь вижу мою сладенькую, мою Кэтлин…»
Он решил жениться на Кэтлин. Он должен был отправиться в Лос Анджелес для того, чтобы повстречаться с её матерью и попросить её руки. Домом их счастья был Мулен в Даннемуа, неподалёку от Милли ля Форе; они жили вместе без обычных «историй влюблённых».
 
  
 

Мулен с его двенадцатью комнатами, с комнатой – кинотеатром, бассейном, со старинным водяным колесом, речкой, белыми лебедями, попугаем и огромным аквариумом, создавал как бы «их пространство», будучи жилищем, достойным восточного князя, достойным юности Клода Франсуа в Александрии. Два местных слуги, два неутомимых джентльмена в белых перчатках, но при этом в чалмах, были египтянами. Именно там, после изматывающих гастролей или возвращения с гала-концертов, Клод встречался со своей Кэтлин. Часто, в течении утренних часов, стараясь не разбудить свою «сладкую подружку», Клод натягивал старые джинсы, и , как зимой , так и летом, с секатором в руках, он отправлялся подравнивать зелёную изгородь или подрезать розовые кусты. « Я не могу спать – признавался он. У меня слишком натянуты нервы». Именно из Даннемуа Клод управлял своими делами: студией звукозаписи «Флэш», своим модельным агентством «Гёрлз моделз», своим журналом для молодёжи и фабрикой духов со своей знаменитой « Чёрной водой». Приёмы, которые Клод устраивал своим друзьям, были грандиозны. Он, который сам не употреблял алкоголя, имел винный погреб, достойный самых известных ресторанов Парижа. Он, который не курил, держал в ящиках секретера самые дорогие и изысканные Гаванские, Бразильские и Манильские сигары. Он знал вкус каждого из своих друзей. Любителю Бордо или курильщику Гаваны он говорил: « Смотри, я нашёл для тебя это Шато-Марго или этот Давыдофф..». В своём видео-зале он показывал для своих близких самые знаменитые фильмы американского, французского и итальянского кинематографа. Но его любимыми фильмами были сериалы про Джеймса Бонда, и особенно « Вестсайдская история» Иногда он давал своим прослушивать новую песню, которую только что записал. Таким образом, его друзья были первыми, кто услышал его знаменитую песню « Вот так мы любили друг друга». И Клод, глядя исподтишка на Кэтлин, говорил: «Эта наша история, переложенная на песню». Во время похоронного бдения в его квартире, Кэтлин ни на секунду не оставила его, лежащего подле неё, держа его холодную руку в своей руке.
Буквально накануне, они весело ужинали вместе.
Швейцарское вино, под названием Фендан, кружило девушкам голову.
Это было накануне несчастного случая, в Лейзине, в кантоне Вод в Швейцарии. Клод Франсуа, его красавицы Клодетки, его команда музыкантов, записывали для Лондонского канала БиБиСи Новогоднее супер шоу 1978 года. Это было очень «горячее» шоу, с танцовщицами, и самыми проникновенными песнями в исполнении Клода Франсуа, доводящими публику до слёз. Затем последовал ужин в ресторане, где они отведали «раклетт» (сыр, расплавленный с ромом в кастрюльке, куда макают острые гренки на кончике вилки). Всё это щедро запивалось красным вином из Валэ. Клод вызвал всеобщее одобрение, попросив посыпать его блюдо чёрным перцем: « Я родился на Востоке – сказал он, - я люблю острые блюда». Затем последовало распитие кофе, в результате которого все настолько опоздали к вылету, что Клод Франсуа со своим пилотом, Жан- Пьером Дугласом, произвели «экстренный взлёт» в Женевском аэропорту. Место, зарезервированное в этом аэропорту для обслуживания маленьких туристических самолётов, закрывается в двадцать два часа, ни минутой раньше, ни минутой позже. Пробило 21 59, когда пилоту удалось взлететь, ворча на почти военную пунктуальность швейцарцев. Если бы Клод Франсуа прибыл минутой позже, они, без сомнения, не вылетели, и Клод Франсуа обманул бы судьбу. Он прибыл бы в Париж не раньше понедельника, и не успел бы принять ванну перед тем, как отправиться в Бютт Шомон. Но в этот раз ему не удалось обмануть смерть.
Вот в таком окружении его ждала смерть.
И для того, чтобы застать его врасплох, она выбрала замечательный весенний день. Первый в году. Этот день был так хорош, что Клод позагорал на солнышке на террасе своей квартиры на бульваре Эксельман. Затем он решил принять ванну перед тем, как отправиться к парикмахеру. Клод очень заботился о своём теле, не только по причине своей профессии, но так же потому, что он панически боялся смерти, болезней, заразы. Он ежедневно по два раза принимал ванну. Он везде возил с собой озоновую лампу, которую использовал для очищения воздуха. Он без конца использовал различные пульверизаторы для дезинфекции своего горла. Было 14.50, когда он покинул террасу, и вошёл в ванную комнату. Настенный светильник над ванной наклонился. Клод, не выносивший малейшего беспорядка, захотел его поправить. Но был плохой контакт, и так как он стоял ногами в воде, его ударило током. Раздался крик. Жуткий крик. Его подруга, Кэтлин, нашла его «приклеенным» к светильнику. Она тут же побежала выключать электричество. Когда она вернулась, она нашла его погружающимся в воду. Несмотря на усилия примчавшейся скорой помощи, рот в рот, сердце забилось на секунду, а затем остановилось окончательно. Эта постоянная боязнь за своё физическое состояние вызвала у Клода постоянную гложущую тревогу. Он чувствовал над собой десницу трагической судьбы. Он был последним после Джонни Холидея, из священных «мэтров» стиля «йе-йе», заполонившего Францию периода генерала де Голля шестидесятых годов. Он был звездой первой величины этого поколения, и погиб в зените своей славы. Он умер во вспышке света. Как и жил.
Во время гастролей, после каждого шоу, он очень долго принимал ванну. Он стал третьим французским артистом, трагически погибшим в ванне. После Марии Монтес, в 1951 и Мартины Кароль, в 1967.
Каждый концерт он заканчивал в состоянии транса, с голым торсом, сатиновой сорочке, разодранной толпой фанатов. После каждого концерта он терял два килограмма. Затем, обессиленный, он чувствовал желание уединиться на час в своей ложе. Для того, чтобы восстановиться. Затем, он собирал музыкантов, осветителей, звукооператоров и своих секретарей, и дотошно объяснял им, что, по его мнению, прошло хорошо, а что плохо, во время только что проведённого концерта. Возвратившись к себе, он бросался на кровать на рассвете, а иногда и позднее, к восьми или девяти часам утра, и долго не мог уснуть. Он просыпался после обеда, и, созвав свой «штаб» к восемнадцати часам, он начинал новый рабочий день, сдвинутый во времени. Его единственным отпуском, в течение пятнадцатилетней карьеры, были уикенды в Даннемуа. «Клод живёт со скоростью 100 км в час»- говорили его коллеги. Он любил хорошие машины. Он практически играл со смертью, находясь за рулём своего Мерседеса 450 за 120 000 франков. Он также любил разгуляться на борту своей пятнадцатиметровой яхты. Он арендовал на год самолёт, чтобы летать без опозданий на свои гала – концерты. Рождённый под знаком Водолея, он, по мнению его близких, жил прежде всего для своих друзей, желая вызывать у них восхищение, и хотел быть любимым ими. Больше всего он не переносил одиночества. Его самой большой радостью было удостовериться, что рядом с ним кто-то есть, на улице или в ресторане, кто-то, кто обожает его песни. Бриджит Бардо первая открыла в нём талант танцора, исполняя с ним боса-нова в Сан – Тропе. Это было в 1960. Клод играл тумбу в оркестре Луиса Фрозио. Он как раз заявил тому, что намерен отправиться в Париж, чтобы там попытаться прославиться в роли исполнителя песен. В ответ Луис Фрозио сказал: «Париж – это джунгли. Если ты туда отправишься, ты там всё потеряешь. Оставайся – ка лучше с нами.» Клод было послушался этого совета, но тут появляется красавица Бриджит, с которой он встречается в одной из лавочек Сан – Тропе. Она принимается с ним болтать, и вдруг заявляет: «Ты великолепен, у тебя необычайное чувство ритма, ты хорошо поёшь. Поезжай в Париж, ты там станешь великой звездой». Три года спустя, в Олимпии, был первый триумф Клода. «Я понял, что предсказание Бриджит сбылось, когда в мою ложу меня пришла поздравить сама Марлен Дитрих».
Он долго скрывал своих двоих сыновей от своих почитателей.
Клод представляет Олимпию своему сыну Коко.
Обратная сторона славы: Клода, у которого лопнула барабанная перепонка во время взрыва бомбы в Лондоне, в 1975, осматривает профессор Ельбаз, в присутствии двух сыновей, которые чуть не стали сиротами.
Изабель Форест, на которой он так и не женился, настоящая подруга певца. Она подарила ему двух сыновей, Клода и Марка, в 1968 и 1969.
 
  
 

На самом деле, он боялся, что они станут кумирами. Тем не менее, известие о рождении Коко, старшего, 8 июля 1968, быстро стало известно его фанатам, и стало событием почти национального значения. Коко стал звездой. Фанаты Клода давились в толпе для того, чтобы увидеть потомка их дорогого кумира. Поэтому, когда на следующий год родился младший, Марк, его родители, с обоюдного согласия, решили держать эту новость в секрете. Это стало настоящим спектаклем, когда на одной из страниц «Франс суар» появилась статья на пяти колонках с фотографией Клода Франсуа с двумя белокурыми ребятишками – его сыновьями. Не важно, что в течении пяти лет публика ничего не знала о существовании Марка. Клод Франсуа повстречался с их матерью, Изабель Форест в конце спектакля, в тот момент, когда его атаковала толпа поклонников. Её опрокинули на землю и изрядно помяли, и она невольно вошла в легенду о «прекрасном Клоде». Затем он узнаёт её лицо на обложке модного журнала. Он находит её очень привлекательной и решает нанести ей визит. И это становиться началом их романа. Изабель было 20 лет. Дочь лионского сантехника, она стала моделью – звездой. Она, так же, как и Клод, считала, что неконтролируемое обожание публики, окружавшей Коко, было опасным и вредным для равновесия ребёнка. « В течение месяцев – говорила она, я оставалась в уединении в Мулене в компании моих малышей».
«Шуффа» - единственная женщина, которую он никогда не бросал.
Клод Франсуа со своей матерью, которую он шутливо называл «артишок» по-арабски – «Шуффа».
 
  
 

Его мать была самой большой его любовью. Он прозвал её «Шуффа». Это ласковое прозвище содержит целую историю, выражает нежную привязанность. «Шуффа» - это искажённая версия «Арчёф», что по-арабски означает «артишок». Так называла его мать, когда он был совсем малышом во времена их жизни у Суэцкого канала (на котором его отец работал инженером). « Быть матерью Клода, это нелёгкий труд, - говорила она. – Он всё ещё нуждается во мне. Я старалась как можно дольше держать его около себя. Он оставался дома до десятилетнего возраста. У него была бонна, которая его воспитывала, воспитатель, который его обучал, и повар Хасан, который баловал его, готовя ему «мулайя» (египетское жаркое со шпинатом). Это Хасан невольно определил его будущую карьеру, научив его играть на старинном музыкальном инструменте «дардуке» ( что-то типа примитивного барабана: горшок с натянутой шкурой). Тем не менее, есть тайна в жизни Клода Франсуа: никто не знает, или, по крайней мере, считается, что никто точно не знает точной даты рождения Клода Франсуа. Он родился в 1939 или же немного раньше? Архивы его родного города, Исмайлии, были разрушены во время бегства французов из Египта в 1956. « Страх смерти – это самый большой страх, который меня преследует» - говорил Клод Франсуа. « Особенно из-за людей, которых я люблю, и особенно из-за моей матери». Однажды, в беседе с профессором медицины, который был его лечащим врачом, он сказал: «Я прощаю все ошибки слесарю, но не врачу. Самая крутая тачка в мире не стоит пальца моей матери».
Дети понимали, что Клокло их любил.
Дети спрашивали: « Так что, всё кончено? Мы больше никогда не увидим его по телевизору?» Это было во время выходных, в субботу после обеда, чуть позднее 16.10. Взрослые находились в ожидании того, что скажет вечером президент Республики, и думали о том, много ли народа пойдёт на выборы в понедельник, и за кого будут голосовать. Дети же не понимали всей исторической важности выборов для V-ой Республики. Некоторые вовсе этим не интересовались, и это было естественно. Им слегка надоели эти гладко выбритые, серьёзные и иногда, невольно комичные лица политиков, которые без конца транслировались по телевизору, но они не протестовали. Они просто старались поменьше смотреть телевизор, что, в конечном итоге, было только полезно для их воспитания.
Но зато, когда их родители сказали им, что по телевизору и радио объявили, что умер певец Клод Франсуа, они все задали примерно один и тот же вопрос: «Так что, мы его больше не увидим?»
Затем, так как дети всегда задают сложные вопросы, дети захотели узнать, как именно он умер. Но сначала родители им ответили, что, нет-нет, напротив, Клокло и дальше можно будет увидеть по телевизору, потому что всё, что происходит на телевидении, записывается на плёнки и ставится в коробки, и можно будет регулярно смотреть его концерты, просто больше он не будет давать новых концертов на сцене. Сначала, это огорчало. Но потом они быстро рассудили, что телевизор лучше всякой сцены, и что можно будет прекрасно обходиться без гастролей по всей стране, как это было принято в эпоху начала 60-х. За один только субботний вечер, каждый канал, (особенно Первый), были уверены, что соберёт столько публики, как за десять лет гастролей по провинциям. И тогда Клод Франсуа стал настоящей телевизионной привычкой. Дети стали с ещё большим вниманием смотреть Клода Франсуа. В течение тех четырёх – пяти лет не существовало ни одной французской семьи, где не было бы маленькой девочки, пытающейся имитировать невероятную жестикуляцию Клокло и его Клодеток. Его походка с покачиванием бёдрами, шаг вправо, шаг вперёд, шаг влево, поднятое колено, также и локоть, обе руки над головой, затем скрещённые руки, затем хлопаем в ладоши:
« Все вместе!»,отступление назад, прыжок с согнутыми коленями, и потом всё сначала…Эти механические движения, немного в стиле кукол на витринах больших магазинов в предрождественскую неделю, были не единственным объяснением того влияния, которое оказывал Клод Франсуа на маленьких детей (в основном, на маленьких девочек) Франции. Просто они чувствовали, что он пел также и для них. Очень простые слова, совсем простенькие, очень легко запоминающиеся припевы, которые легко можно напеть самому, маленькие звуковые и музыкальные трюки, создавали атмосферу мультиков, и дети смеялись, им это нравилось... Очень удачно дозированная смесь, для разработки которой Клод, как перфекционист, потратил немало времени, труда и расчётов. Но дети не чувствовали расчёта в этом невысоком блондине, смазливое лицо которого без конца улыбалось им с экранов. Дети чувствовали, что Клокло их любил. И дети не ошибались: Клод Франсуа может быть не испытывал большой симпатии к большинству взрослых (позже мы поймём, почему), но он на самом деле любил детей, потому что он любил своё детство, которое было очень счастливым, мечтой, раем, и он всю жизнь хранил о нём сожаление, которое пытался разделить, обращаясь к всё более и более юной публике – по мере того, как он сам взрослел. И дети хотели знать, как Клокло, с его белокурыми локонами и чудесными сценическими костюмами, с жабо из розовых кружев и туфлями на очень высоких каблуках, Клокло, с хитрой улыбкой, взглядом исподтишка, с улыбкой в уголках рта, с вечной ямочкой на одной щеке, который казался вечным, заводным, мог умереть таким образом. Да, взрослые объясняли им, что он умер от удара электричеством. Да, он был в своей ванне (он только перед этим позагорал на своей террасе в квартире по бульвару Эксельман в Париже), он любил загорать, и не только дело в том, что он любил – он должен был быть загорелым! Он должен был быть золотистым! Белокурым! И когда солнца было недостаточно, был почти ежедневный сеанс искусственного загара под лампой перед тем, как приступить к «процедуре своего туалета» (выражение, заимствованное в мире «шоу бизнеса») и которое точно определяет медленную и тщательную подготовку лица, грима, причёски, короче полного создания лица, которое должно ежедневно выглядеть молодым на представлениях. Но в этот момент над его головой лампа начала потрескивать. Он поднялся, с ногами всё ещё в воде, и хотел её поправить. Замечательно то, что родившийся 1939 в Египте, в Исмайлии, Клод Франсуа, с тех пор, как стал известным, часто чудом избегал смерти, был на краю драмы: в 1970 в Марселе, он падает на сцену в коме. В том же году у него нервная депрессия. Автомобильная авария. Короче – тяжёлый выдался год, 1970, но не удивительно: после десяти лет беспрерывных гастролей Клод достиг точки надлома. 1971: он подвергается ограблению. 1973: сгорает его мельница. 1974: проблемы с налоговой. Восемь месяцев тюрьмы с отсрочкой и штраф в 25 тысяч франков. 1975: в Хилтоне в Лондоне, ирландский террористический акт, взрыв бомбы, мёртвые, раненые, Клокло как раз случайно там находится, и получает тяжёлую травму одной из его барабанных перепонок. Он боится навсегда остаться глухим, что означает никогда больше не петь. Но ему удаётся выпутаться – ему вживляют пластинку в ухо. В 1977, наконец, прямое покушение на него. Стреляют в его машину, ночью, на автостраде. Не говоря уже о бесконечно возбуждённой толпе, которая преследует его одним летним днём, сломанный нос, восстановленный нос, бесконечные неприятности с машиной. Поль Ледерман, который был его первым импресарио, и который был рядом с ним большую часть его карьеры, объясняет это так:
- Это был маньяк. Он не мог ждать. Он должен был всё делать сам, лично руководить всем. Нетерпеливый. Маньяк, одним словом. Он и все, кто за ним последовал..»
И все, кто за ним последовал…как и другие, все те, которые пришли потом. Возьмите их по одному - вы увидите, что «их профиль», как говориться, до странности схож: Это не простые средние французы. Один пришёл из Константинополя: Энрико Маке. Другая из Болгарии: Сильви Вартан. Третий понемногу отовсюду : Джонни Холидей. Ещё один пришелец из Египта: Далида. Из Бруклина: Морт Шуман. Из Греции : Нана Мускури. Армянская кровь течёт в венах одного из них, итальянская – другого, русская, чешская, цыганская. Это люди спектакля. И маршрут Клода Франсуа, если мы хорошенько его проанализируем, соответствует, отрезок за отрезком «шаблонам» историй «кумиров песни».
Образ, оставшийся от него: кумир бросается в толпу фанатов.
В Брюсселе, в январе 1974, он в буквальном смысле бросился в толпу. Он вышел из неё практически почти полностью обнажённый, его фанаты содрали с него всю его одежду.
Его детство было раем, которым он хотел бы поделиться с другими.
Счастливое, чудесное детство: родители в Египте обеспечили его всем: бонной, воспитателем, поваром, который готовил ему блюда, вкус которых он не забудет никогда, и преподавателем музыки, который научил его стучать по «гаргулет» или «дарбука» - примитивном барабане. И вот в это золотое детстве, в котором были любовь и солнце, море, песок, подростковые «вылазки», вторгаются первые унижения, которые укрепляют в нём навсегда сумасшедшее желание нравиться и соблазнять (сначала девушки считали его слишком тщедушным, слишком невзрачным, и это очень быстро выработало у него своеобразную систему «нарциссической» самозащиты: « Я самый красивый, я сильнее их, я их всех поимею!»). Затем, как гром с неба, первый серьёзный удар: национализация Суэцкого канала.
Отец, служащий Компании Суэцкого канала, получает отставку. Затем следует Одиссея возвращения в Гавр на борту нефтяного танкера. Скитания по Франции, чтобы осесть, в конце концов в Монте Карло, потому что там, как и в Каире, море, солнце и возможность попытаться построить заново жизнь. Отец Клода, вынужденный служить в качестве мелкого служащего в банке, впадает в депрессию, заболевает язвой желудка, и, наконец, умирает в то время, когда молодому человеку едва исполняется 16 лет. Он теряет интерес к учёбе, и предпринимает отчаянные попытки заработать денег, в этот период он находит первые подработки, играя в оркестрах Лазурного берега. Луис Фрозио, являющийся около тридцати лет руководителем оркестра в Казино Монте Карло, рассказывает Жан-Клоду Зана, что в один прекрасный день к нему явилась дама, держа за руку худосочного парнишку: « Это мой сын, примите его к себе, он умеет играть тумбу, и у нас совершенно нет денег».
Таким был дебют Клокло, улыбчивого, смазливого юноши. В то время ему платили 1000 франков (разумеется, старых) в день, сначала его берут ударником по случаю из-за бедности его собственного репертуара (всего одно наименование, и то случайное: «Даже если со мной что-то случится»). Старые, опытные музыканты, так называемые «крабы», его унижают, критикуют, посмеиваются над ним. Для них он Клокло, как они называют его, или Коко, как зовут обезьянок, не ударник, и, уж тем более, не танцор («ты скачешь, как козёл»). Но чем больше ему твердят, что у него нет никакого таланта, и что он «никогда не преуспеет в этой профессии», тем больше он настаивает. Луис Фрозио полюбил его, как собственного ребёнка: «Он был травмирован отъездом из Египта. Смерть отца, затем первые любовные неудачи привели его к непоколебимому решению: « преуспеть, преуспеть и ещё раз преуспеть – при единственном условии: работать, работать и работать!» Первые любовные неудачи многому научили его позднее, добавив ещё одно унижение в его жизни. Клод Франсуа обручился с одной из девушек, юных танцовщиц Казино. У неё длинные ноги. Она красива. Однажды, один весьма известный певец, настоящая «звезда», будучи проездом в Монако, забирает её у Клода Франсуа. Он тяжело переживает это случай, воспоминание о котором он будет хранить всю свою жизнь, всю жизнь его будет преследовать это чувство «острой тоски» по обаянию и привлекательности, для того, чтобы завоёвывать женские сердца, это сформирует его вкус к песням на любовную тематику, в исполнении которых он особенно преуспел. Это позволит ему написать «хиты», из которых наиболее удачным будет «Как обычно», переведённый и адаптированный на английский, он станет мировым бестселлером « Мой путь», в интерпретации Франка Синатры. Синатра! Божество! Кумир французов. Какой поворот судьбы! Из всех успехов Клода Франсуа (а они были многочисленными), позволяющих ему сколотить настоящее состояние и развить свою деятельность в прессе, в мире моды, в студиях звукозаписи и издательствах, без сомнения. именно этот больше всего наполнил его радостью и гордостью. Ещё в казино в Монте Карло, когда он был всего лишь никому не известным ударником, который также танцевал (и пел), как козёл, перед ним прошли все великие того времени: Нат Кинг Коль, Синатра, Сами Дэвис Юниор. И, так как у него был дар наблюдательности, и особенно очень развитый дар имитатора, он подолгу старался их копировать во время их репетиций. И позднее, когда он сам занял своё место среди звёзд «Йе-йе», и уверенно шагал по звёздному пути, Клод Франсуа, обладающий бешеным зарядом энергии, подпитываемой желанием создавать, производить, существовать, всегда умел вовремя вспомнить и применить то, чему был в своё время свидетелем: без труда, без репетиций, без механической точности, никогда ничего не достигнешь! Ничего! Если только ты не гений – а это был не тот случай. И Клод Франсуа это знал. Его сила была в следующем: он хорошо знал свои возможности, он знал, что нужно работать до достижения идеально отработанного номера, слаженного до такой степени, что в этом новом мире публики и исполнителей, поможет ему вырваться далеко вперёд. Он понял, что его врождённое чувство ритма, его любовь к танцам и его невероятная энергия приведут его на вершину. И он не ошибался: его единственной неудачей был диск, который сегодня уничтожен, где он поёт припев на арабском («Набут Твист», в исполнении Коко), затем последовала серия успехов: начиная с «Бель, бель, бель», его первого сорокапяти - оборотника до «Александри, Александра», наиболее часто мелькающий в «Хит – Параде».
Чтобы добиться такой карьеры, он будет очень жёсток со своими коллегами, тираном со своим окружением, но, как это всегда бывает при таком образе жизни, те, кто будут к нему наиболее близки, увидят в нём раненного зверя, униженного подростка, взрослого, преследуемого страхом смерти, скрывающихся под маской этого подчас разрушительного карнавала, каковым является мир сцены.
Тот, который после бессонной ночи, в три часа утра, после концерта, с лицом, искажённым от усталости, с суженным от усилий взглядом, с щекой, изборождённой от невероятного выброса адреналина, с телом, разбитым от огромной акробатической нагрузки, Клод Франсуа как – то скажет, что о нём будут вспоминать, как о человеке, который был не лучше и не хуже всех тех, которые избрали для себя этот непредсказуемый путь сцены. Клод Франсуа, был человеком, очень жадным до знаний, обладающим очень разносторонним любопытством (что вообще отличало молодёжь того времени), обладающий очень ясным умом, он был неутомимым читателем журналов, иллюстрированных изданий, различного рода энциклопедий и самых неожиданных изданий, и в такие моменты Клод Франсуа заслуживал гораздо большего, чем его противоречивая репутация « маленького монстра» « шоу бизнеса» и «кумира песни».
Раздираемый своими комплексами и своей манией величия, воспоминаниями о травмах и унижениях своей юности и своей первой разрушенной любви, Клод Франсуа жил для своих друзей, для своей семьи, своих детей, своей матери и своей юной жены, которую в тот момент любил… Ради таких моментов, все, кто его знал, прощали ему всё. Все, кто разделял его бешеную страсть к работе, ко всему, что он делал. Что касается детей, эта часть его публики, которую он верил, что покорял «своими трюками», может быть любили в Клокло то, от чего ни один человек не может до конца избавиться – остатки невинности.

Филипп Лабро

Автор перевода: Дина Олейникова